Предлагаем вниманию наших читателей несколько рассказов известного русского писателя, вятского уроженца Владимира Николаевича Крупина из его книги «Подарок православному ребенку», которые будут интересны и полезны для детей и их родителей.
Авторучка
Мне подарили красивую авторучку. Такую красивую, что ею писать я не осмеливался, но с собою возил. Приехав в Троице-Сергиеву Лавру, вначале, как всегда, пошёл к преподобному Сергию в Троицкий собор. Взял у монаха листочки чистой бумаги, достал красивую авторучку и ею написал имена родных и близких для поминовения о здравии у раки преподобного. На столе были и другие ручки и карандаши, но ручки уже были исписанными, а карандаши притупившимися. Это я к тому, что люди подходили и тоже писали свои памятки. У меня попросили ручку, я отдал, а сам пошёл в храм к гробнице.
Там почти всегда очередь, но такая благодатная, такая молитвенная, что очень хорошо, что очередь. Читается акафист преподобному, поётся ему величание, а между ними всегда-всегда звучит молитвенный распев: «Господи, помилуй». Поют все. Особенно молитвенно поёт монах, которого привозят сюда на коляске.
Приложившись к мощам преподобного Сергия, отдав дежурному монаху памятки, я вышел и хотел взять свою авторучку. Но к ней уже была очередь, а я торопился и подумал, что зайду за ручкой потом. Но и после она не простаивала, и мне было как-то неловко заявлять, что это моя ручка. Она уже стала не моей, а общей. Я подумал: сколько же ею уже написали имён, сколько же с её помощью вознесётся горячих молитв о здравии болящих, о прозрении заблудших, об утешении страждущих! Разве я что-то могу написать равное этим памяткам? Нет, конечно. Решив так, я порадовался за ручку: каким же счастливым делом она занята — и пожелал ей долгой жизни.
Первое слово
В доме одного батюшки появился и рос общий любимец — внук Илюша. Крепкий, весёлый, рано начал ходить, зубки прорезались вовремя, спал хорошо — золотой ребёнок. Одно было тревожно: уже полтора года, и ничего не говорит. Даже к врачу носили, может, дефект какой в голосовых связках? Нет, всё в порядке. В развитии отстаёт? Нет, и тут нельзя было тревожиться: всех узнавал, день и ночь различал, горячее с холодным не путал, игрушки складывал в ящичек. Особенно радовался огонёчку лампады. Всё, бывало, чем бы ни был занят, а на лампадку посмотрит и пальчиком покажет. Но молчал. Упадёт, ушибётся, другой бы заплакал — Илюша молчит. Или принесут какую новую игрушку, другой бы засмеялся, порадовался — Илюша и тут молчит, хотя видно, что рад.
Однажды к матушке пришла её давняя институтская подруга, женщина шумная, решительная. Села напротив матушки и за полчаса всех бывших знакомых подруг и друзей обсудила-пересудила. Все у неё, по её мнению, жили не так, неправильно. Только она, получалось, жила так, как надо.
Илюша играл на полу и поглядывал на эту тётю. Поглядывал и на лампаду, будто советовался с нею. И вдруг — в семье батюшки это навсегда запомнили — поднял руку, привлёк к себе внимание, показал пальчиком на тётю и громко сказал: «Кайся, кайся, кайся!».
— Да, — говорил потом батюшка, — не смог больше Илюша молчать, понял, что надо спасать заблудшую душу. Думали, раз заговорил, то будет много говорить. Нет, Илюша растёт молчаливым, хотя очень общительный, приветливый. У него незабываемый взгляд: он глядит и будто спрашивает — не тебя, а то, что есть в тебе и тебе даже самому неведомо. О чём спрашивает? Как отвечать?
Объявления на столбах
Кажется, в Тюмени услышал я об одном подростке, и он никак не уходил из памяти. Хотя случай самый, к несчастью нашему, обычный: его родители жили немирно друг с другом, ссорились, дело шло к разводу.
Мальчик любил родителей и очень, до слёз, страдал от их ссор, но и это их не вразумляло. Наедине с каждым он просил их помириться, но и отец, и мать говорили друг о друге плохо, а мальчика старались завлечь на свою сторону. «Ты ещё не знаешь, какой он подлец», — убеждала мать, а отец называл её дурой. А вскоре уже и при нём они всячески обзывали друг друга, не стесняясь в выражениях.
О размене квартиры они говорили как о деле решённом. Оба уверяли, что мальчик ни в чём не пострадает: как была у него отдельная комната, так и будет, с кем бы он ни жил. И что он всегда сможет ходить к любому из них. Они найдут варианты размена в своём районе, не станут обращаться в газету, а расклеят объявления сами на близлежащих улицах.
Однажды вечером мать пришла с работы и принесла стопку жёлтых листочков с напечатанными на них объявлениями о размене квартиры. Велела отцу немедленно идти и расклеивать их. Отец тут же надёрнул плащ, схватил берет и вышел. «А ты — спать!» — закричала мать на сына.
Они жили на первом этаже. Мальчик ушёл в свою комнату, открыл окно и тихонько вылез. Как был в одной рубашке, побежал за отцом, но не стал уговаривать его не расклеивать объявления, он понимал, что отец не послушает, а крался сзади, прячась, и следил. Замечал, на каком столбе или на заборе, или на остановке отец прилеплял жёлтые бумажки, выжидал время, подбегал к ним и срывал. С ненавистью комкал объявления, рвал, швырял в урны, топтал ногами, как какого-то гада, или бросал в лужи книзу текстом, чтоб никто не смог прочесть объявления.
Так же незаметно вернулся в дом. Наутро затемпературил, закашлял. Родители сидели с ним по очереди. Он заметил, что они перестали ругаться. Когда звонил телефон, снимали трубку, ожидая, что будут спрашивать о размене квартиры. Но нет, никто не спрашивал. Мальчик специально не принимал лекарства, прятал их, а потом выбрасывал. Но всё равно через неделю температура выровнялась, и врач сказала, что завтра можно в школу.
Он подождал вечером, когда родители уснут, разделся до майки и трусов и открыл окно. Стоял перед ним так долго, что сквозняк и родители почувствовали. Первой что-то заподозрила мама и пришла в комнату сына, закричала отцу. Мальчику стало плохо. Он рвался и кричал, что всё равно будет болеть, что пусть умрёт, но не надо разменивать квартиру, не надо расходиться. Его прямо било в приступе рыданий.
«Вам никто не позвонит! — кричал он. — Я всё равно сорву все объявления! Зачем вы так? Зачем? Тогда зачем я у вас? Тогда вы всё врали, да? Врали, что будет сестричка, что в деревню все вместе поедем, врали? Эх вы!». И вот только тогда его родители что-то поняли.
Но дальше я не знаю. Не знаю и врать не хочу. Но то, что маленький отрок был умнее своих родителей, это точно. Сходились они, скорее всего, по любви, ведь такой умный и красивый сын не мог быть рождён не по любви. Если что-то потом и произошло у них в отношениях, это же было не смертельно. Если Господь прощает грехи, то почему мы не можем прощать друг другу обиды? Особенно ради детей.
Соколко
То, что животные обладают разумом, это даже и обсуждению не подлежит. Дядя мой соглашался говорить о пчёлах, если собеседник тоже, как и дядя, считал пчёл умнее человека. Мама моя говорила с коровой, ругала куриц, если те откладывали яйца не в гнёздах. Кот наш Васька сидел за обедом семьи на табуретке и лапой издали показывал на облюбованный кусок. Дворовая наша Жучка, завидя нас, начинала хромать, чтоб мы её пожалели. Что уж говорить о лошадях, которых мы водили купать. Белёсая Партизанка, худющая, с острым хребтом, выйдя на берег из реки, валилась на песок, чтоб её снова запустили в воду, так ей нравилось купание.
Но как же я помню из своего детства одного пёсика, собачку по имени Соколко. Именно из своего детства, будто этот пёсик был мой, а он из сказки Пушкина о мёртвой царевне и семи богатырях. Когда царевна, отведённая в лес на погибель, приходит в дом семи братьев, Соколко очень ей радуется, верно ей служит. И как он старается оградить хозяйку от злой колдуньи, как лает на неё, кидается, даёт понять царевне об опасности. Но та всё-таки надкусила яблоко, у неё «закатилися глаза, и она под образа головой на лавку пала и тиха, недвижна стала». Вскоре героически умирает и верный Соколко. Он, бессловесная тварь, не уберёг любимую хозяйку. Страдание его безмерно. Он отыскивает братьев в лесу, горестно воет, зовёт их домой. Те, чувствуя неладное, скачут вслед за ним. Спешились. «Входят, ахнули. Вбежав, пёс на яблоко стремглав с лаем кинулся, озлился, проглотил его, свалился…».
Вообще, это величайшая сказка. Чернавка ведёт царевну на съедение диким зверям, та просит её: «Не губи меня, девица! А как буду я царица, я пожалую тебя». И на краю гибели царевна уверена, что станет царицей. Пощадив царевну, оставляя её на волю Божию (чернавка именно так и говорит: «Не кручинься, Бог с тобой»), она докладывает мачехе, что приказание выполнено, царевна привязана к дереву. Чернавка тут, надо думать, угождает мачехе, не смея осуждать жестокость приказа, даже успокаивая совесть незаконной царицы: «Крепко связаны ей локти, попадётся зверю в когти, меньше будет ей терпеть, легче будет умереть».
Вырастая в обезбоженное большевиками время, мы не были оставлены Богом. Такие тексты, как эта сказка, исподволь действовали на нас. Ведь царевна, войдя в дом братьев, вначале «затеплила Богу свечку», а уж потом «затопила жарко печку». Это же поселялось внутри нас и влияло на душу. Когда умирает царевна, то не как-нибудь, а ложится на лавку «головой под образа». Когда отказывает в просьбе стать женой кого-либо из братьев, то говорит: «Коли лгу, пусть Бог велит не сойти живой мне с места. Как мне быть, ведь я невеста…».
А уж как ищет её возлюбленный Елисей! И помогает ему не солнце, не луна, а ветер. Мы же все знали наизусть этот отрывок: «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч…». Но что особенно важно, так это слова, обращённые к ветру: «Не боишься никого, кроме Бога одного». Ветер рассказывает Елисею о пещере, где «во тьме печальной гроб качается хрустальный». Пушкинский, совершенно православный мотив — преодоление любовью смерти, изображение смерти как сна перед воскресением, здесь блистателен:
«И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг Ожила.
Глядит вокруг Изумлёнными глазами…».
«И с невестою своей обвенчался Елисей». Не как-нибудь, не в ЗАГС пошли, обвенчались. Вот ведь и в «Золушке» есть мотив волшебства и колдовства: превращение тыквы в карету, мышей в лошадей, но всё как-то не по-нашему. В «Спящей царевне» колдовство — сила злая, преодолеваемая любовью.
«Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, — учили мы, — ты волнуешь сине море, ты гуляешь на просторе, не боишься никого, кроме Бога одного!». Учили, и дарвинское понимание явлений природы отступало перед этой боязнью ветра перед Господом. Могучий ветер боится только Бога. Ветер, вздымающий громаду волн, ломающий деревья, топящий корабли. Ещё далеко впереди были Священное Писание, буря на Галилейском море, утихшая по одному слову Спасителя… Всё было впереди, но принять в сердце веру православную помогла русская литература, особенно Пушкин.
А как мой Соколко? А вот он не ожил. Как жаль, что он не умел говорить. Объяснил бы братьям, отчего умерла царевна. Пришлось показать причину её смерти. Если бы я вдруг снова стал мальчишкой, завёл бы щеночка и назвал бы его Соколко.
Первая исповедь
В Серёжином классе у многих ребят не было отцов. То есть они были живы, но жили отдельно: кто сидел в тюрьме, кто куда-то уехал и не оставил адреса. Серёжин отец приходил раз в месяц и приносил подарки. Достанет игрушку, посидит, они сыграют в шашки, и скоро уходит. Даже чаю не попьёт. Мама и бабушка в это время сидели на кухне. В последнее время отец стал давать мальчику деньги. Бабушка ворчала: «Ишь, как ловко устроился, от сына откупается». Но Серёжа любил отца. И мама, это чувствовалось, тоже любила, хотя никогда не просила остаться. Деньги отца от Серёжи не брала, а ему на что? Мороженое ему и так покупали.
— Давай их в церковь отнесём, — предложил Серёжа. Они с мамой любили ходить в храм.
— Давай, — сразу согласилась мама, — тебе пора, наконец, на исповедь.
— Какие у него грехи? — вмешалась бабушка. — Куда ты его потащишь?
— А пойдём вместе, бабушка, — сказал Серёжа.
— Я век прожила и уж как-нибудь доживу, — отвечала та. — Я честно работала, не воровала, вино не пила, не курила. Какая мне исповедь?
Мама только вздохнула.
Вечером они с Серёжей прочли, кроме вечерних молитв, акафист Ангелу Хранителю, а утром встали пораньше, ничего не ели, не пили и пошли в церковь.
— А что батюшке говорить? — волновался Серёжа.
— Что спросит, то и говорить. Сам же знаешь, в чём грешен. С бабушкой споришь…
— Она больше меня спорщица! — воскликнул мальчик. — Она вообще так зря ругается!
— Вот уже и осуждаешь, — заметила мама. — Даже если бабушка и не права, нельзя осуждать. Она же пожилой человек. Ты доживи до её лет, ещё неизвестно, каким будешь.
В церкви они купили свечи и пошли в правый придел, где вскоре началась исповедь. Впереди Серёжи стояла девочка его лет, может, даже помладше. В руках она держала листочек из тетради, на котором было крупно написано: «Мои грехи». Конечно, подглядывать было нехорошо, но Серёжа невольно прочёл, успокаивая себя тем, что это как будто обмен опытом. Было написано на листке: «Ленилась идти в детсад за братом. Ленилась мыть посуду. Ленилась учить уроки. Ленилась мыть пол. В пятницу выпила молока».
Серёжа прочёл и охнул. Нет, у него грехи были покруче. С уроков с ребятами в кино убегал. Фильм был взрослый и неприличный. А посуда? Серёжа не то чтоб ленится, но тянет время. Он знает, что бабушка заставляет его, а потом сама вымоет. А вчера его посылали в магазин. Он сказал, что надо учить уроки, а сам болтал целый час по телефону с Юлей, всех учителей просмеяли…
Ну вот и Серёжина мама пошла к батюшке. Видно, что плачет. Священник укрывает её склонённую голову епитрахилью, крестит сверху и отпускает. Серёжа собрался с духом, перекрестился и подошёл к батюшке. Когда тот спросил о его грехах, то у мальчика вдруг вырвалось само собой:
— А как молиться, чтобы папа стал с нами всё время жить?
— Молись, милое дитятко, своим сердечком чистым, Господь даст по вере и молитвам.
Ещё долго говорил батюшка с Серёжей. А потом было Причастие и эти торжественные слова: «Причащается раб Божий Сергий…». В это время хор пел: «Тело Христово приимите, источника бессмертного вкусите». Серёжа причастился, поцеловал Чашу, со скрещенными руками подошёл к столику, где ласковая старушка подала ему крохотный серебряный ковшик со сладкой водичкой и дала мягкую просфору.
Дома он ворвался в комнату к бабушке и радостно закричал:
— Бабушка! Ты бы знала, сколько у меня грехов! А ты говорила! Не веришь? А вот пойдём вместе в следующий раз.
Вечером вдруг позвонил папа, и Серёжа долго говорил с ним, а в конце сказал:
— Папа, а ведь неинтересно по телефону говорить. Давай без телефона. Мне, папа, денег не надо и игрушек не надо. Ты так просто приходи. Придёшь?
— Приду, — сказал отец.
— Нет, ты совсем приходи, — сказал Серёжа.
Отец промолчал. Вечером Серёжа долго молился.
Молитва матери
«Материнская молитва со дна моря достанет» — эту пословицу, конечно, знают все. Но многие ли верят, что она сказана не для красного словца, а совершенно истинно и за многие века подтверждена бесчисленными примерами?
Отец Павел рассказал мне случай, произошедший с ним недавно. Он говорил так, словно всё так и должно было быть. Меня же этот случай поразил, и я его перескажу, думаю, что он удивителен не только для меня.
На улице к отцу Павлу подошла женщина и попросила его сходить к её сыну исповедать. Назвала адрес. «А я очень торопился, — сказал отец Павел, — и в тот день не успел. Да, признаться, и адрес забыл. А ещё через день рано утром она мне снова встретилась, очень взволнованная, и настоятельно просила, прямо умоляла пойти к сыну. Отчего-то я даже не спросил, почему она со мной не шла. Я поднялся по лестнице, позвонил. Открыл молодой мужчина, очень неопрятный, видно сразу, что сильно пьющий. Смотрел на меня дерзко: я был в облачении.
Я поздоровался, говорю: «Ваша мама просила меня к вам зайти». Он вскинулся: «Ладно врать, у меня мать пять лет как умерла». А на стене её фотография среди других. Я показываю на фото, говорю: «Вот именно эта женщина просила вас навестить». Он с таким вызовом: «Значит, вы с того света за мной пришли?». «Нет, — говорю, — пока с этого. А вот то, что тебе скажу, ты выполни: завтра с утра приходи в храм». «А если не приду?». «Придёшь, мать просит. Это грех — родительские слова не исполнять».
И он пришёл. На исповеди его прямо трясло от рыданий, говорил, что он мать выгнал из дома. Она жила по чужим людям и вскоре умерла. Он даже и узнал-то потом, даже не хоронил.
Вечером я в последний раз встретил его мать. Она была очень радостная. Платок на ней был белый, а до этого тёмный. Очень благодарила и сказала, что сын её прощён, так как раскаялся и исповедался, и что она уже с ним виделась. Тут я уже сам с утра пошёл по его адресу. Соседи сказали, что вчера он умер, увезли в морг».
Вот такой рассказ отца Павла. Я же, грешный, думаю: значит, матери было дано видеть своего сына с того места, где она была после своей земной кончины. Значит, ей было дано знать время смерти сына. Значит, и там её молитвы были так горячи, что ей было дано воплотиться и попросить священника исповедать и причастить несчастного раба Божия. Ведь это же так страшно — умереть без покаяния, без Причастия. И главное: значит, она любила своего сына даже такого, пьяного, изгнавшего родную мать. Значит, она не сердилась, жалела и, уже зная больше всех нас об участи грешников, сделала всё, чтобы участь эта миновала сына. Она достала его со дна греховного. Именно она, силой своей любви и молитвы.
Владимир Крупин
***
Книги православного писателя Владимира Николаевича Крупина есть в церковных лавках приходов Вятской епархии.
