4 февраля после продолжительной болезни в возрасте 64 лет отошёл ко Господу талантливый фотохудожник Сергей Скляров, мудрый и светлый человек, прихожанин Спасского собора г. Вятки. Его персональные выставки проходили в Москве, Варшаве, Копенгагене, Санто-Доминго, Вашингтоне и других городах мира. Это интервью Сергей Дмитриевич дал для православного портала о благотворительности «Милосердие.ru», где также публиковались его фотоработы, четыре года назад.
Боль куда-то исчезала
— Вас удивили фотографии, где люди без ног, с протезами? Они были сделаны около 20 лет назад на Кировском протезном заводе. Я сам на протезе хожу с 17 лет. После автомобильной аварии — перевернулся грузовик — я остался без ноги прямо в чистом поле. На обрубке добрался до дороги, друзья-студенты остановили попутку. Как не умер тогда, только Богу известно. Лежать в больнице пришлось долго: культя плохо заживала. Год меня терзали, но в итоге колено сохранили. Всё это было весьма болезненно. И тогда я начал пользоваться фотоаппаратом: снимал на камеру собственные перевязки, и боль куда-то исчезала.
С тех пор я научился закрываться фотоаппаратом, если больно и если слёзы из глаз катятся. Не выдерживаю в двух случаях: когда сироты поют о маме и когда ветераны-старики слушают военные марши. Сейчас я знаю, на что похожа старость. Это когда тебе 60, а чувствуешь себя на 30. Не обращайте внимания на стариков, которые вроде бы еле ползут. Помните, что этому человеку — 30 лет, просто он еле-еле едет на очень старой «машине» своего тела, которая пыхтит и чихает. Этому рано или поздно придёт конец: человек выйдет из этой «машины», и 30-летняя душа его вспорхнёт и улетит, слава Богу, в лучший мир.
Плохое быстро прилипает
Меня интересует тема «Человек и машина». Когда-то мне приходилось работать в советских многотиражках, в областных и городских газетах. Тогда ударники труда за станком в кадре были обязательным атрибутом любого издания, без этого газета выйти не могла. Сейчас это позаброшенная, но удивительно интересная тема.
Примерно год тружусь на заводе. Перед этим шесть лет работал в аппарате Главного федерального инспектора по Кировской области, а до того ещё четыре года — у губернатора. Был имиджевым фотографом. Ушёл оттуда сам — перестал выдерживать. Там быстро учишься не обращать внимания на людей вокруг. Бывало, шеф покроет кого-нибудь матом профессионально-генеральским. Страшный такой, рычащий мат. А потом замечаешь, что и сам постепенно превращаешься в генеральчика-любителя. Приходишь, например, в поликлинику или в магазин, а там встретят как-то не так, и из тебя в ответ вдруг громыхает «генеральская канонада». Плохое быстро прилипает к человеку, это страшно.
Ушёл на завод — стало хорошо, но заколодило. Почему? Когда работал с Главным федеральным, много ездил, видел удивительные места, замечательных людей. Фотографировал на сельских стихийных ярмарках, где пенсионерки-учительницы морковку со старых детских колясок продают. Где перед разрушенными храмами склоняются вековые сосны, а люди понуро идут мимо. Трогательно, сердце щемит.
Моя бесконечная дорога
Я объехал почти весь земной шар, мне осталось до кругосветки 800 километров. Дания, Монголия, Германия, Польша, Литва, Италия, Канары, Куба, Гаити. Когда в 1993 году впервые в США отправился, у меня в кармане было всего два с половиной доллара. Меня туда пригласили выставку делать. А началось всё с Польши в конце 1980-х. Когда я туда поехал, в отделе виз и регистрации не знали, как оформить частную поездку за границу.
Выдающийся фотограф Александр Лапин мне говорил, что бессмысленно снимать за границей. Глубже всего мы понимаем свою родину, фото отсюда только и будет настоящим. Но однажды я показал ему свои заграничные снимки, но не сказал, что они оттуда. Он похвалил: то ли дело — родной край! В общем, всё зависит от человеческой души, а не от окружающей среды: художники всегда себя рисуют.
Больше всего мне нравится Россия. А вот, например, Дания: там чувствуешь себя, как в бархатной коробочке, как в гробике мягоньком. И каждый день похож на предыдущий. Всё без вкуса, без запаха. Рафинированная жизнь. Снимать толком ничего нельзя: уберите камеру, не лезьте в душу! По молодости хотелось остаться где-нибудь «за бугром», чтобы быть богатым и счастливым. Но за границей между людьми существуют вежливые отношения, а в России отношения серьёзные, глубокие. Там люди одиноки, а в России принято жить общинами. За границей — холодно.
Жизнь через сердце навылет
Моя работа удивительна. Сказать, что я фотограф, нельзя. Я — кто угодно: артист, металлург, врач, почти священник. Однажды я фотографировал операцию в отделении абдоминальной хирургии. После этого шёл по зимней улице. Был страшный мороз, снег твёрдый, как кирпич. Шёл через парк, и при этом было полное ощущение, что это у меня в операционной был распорот живот и что мои обмороженные кишки сейчас тащатся за мною следом. Всё, что я снимаю, проходит через меня. И не без следа.
Для меня фотография — инструмент постижения временного мира. Это понимание в свою очередь открывает мир вечный, духовный. Фотография связывает пункт А и пункт Б, который лежит за гранью материальности. Она так или иначе является инструментом, с помощью которого эту связь между А и Б можно понять.
Почему Бог меня спасает?
Много снимков с Великорецкого крестного хода. Сам я не ходил его от начала до конца — нет ноги. В 1994 году у меня была публикация о крестном ходе в «Сан-Франциско Кроникл» (самая крупная ежедневная газета на западном побережье США). После этого иностранцы стали приезжать, смотрели на нас, как на диковинку. Сейчас, слава Богу, это кончилось, но тут предприимчивые москвичи начали продавать «духовные» туры в Великорецкое, места ночёвок скупают, вещи везут на автомобиле. А я помню одну деревенскую бабку, которая шла в заношенных резиновых сапожках и тащила рюкзак. Мужик ей один сказал: «Слышь, бабушка, давай я понесу рюкзачок-то!». А она в ответ: «Свои грехи сама понесу».
Люди, которые там побывали по-настоящему, ни о чём не просили Бога. Они приходили с рыданием душевным поблагодарить Его: «Почему Господь меня всё время спасает, такого негодного? Почему я Ему дорог?». В какой-то момент времени там открываются удивительные глубины. Начинаешь понимать, что святитель Николай Чудотворец, покровитель Великорецкого крестного хода, подходит к каждому и что-то даёт… В Церкви я уже лет 30. У меня отец был парторгом, мама рано умерла, так что в детстве рядом не оказалось людей, которые могли бы мне о Господе рассказать. Я считал, что есть «опиум для народа», а не Бог. Но Он приводит к Себе по-разному. Со мной столько всего происходило, что, если бы я не поверил в Него, то должен бы не верить и в то, что я существую.
Наталья Волкова
***
Сергей Скляров… Мы были знакомы давно, с начала восьмидесятых. Не скажу, что особо близко, но всё же. Уже тогда среди кировских фотохудожников он был хорошо известен, выставлял свои работы, приносил в редакцию областной «молодёжки» чёрно-белые снимки, которые мы периодически печатали.
Помнится, в конце июня 1989 года в зале архитектуры регионального отделения Союза архитекторов СССР (был такой у старого моста на улице Профсоюзной) открылась выставка фоторабот Сергея под названием «Окно», которая носила благотворительный характер: часть средств автор и организаторы планировали передать на реставрацию Трифонова монастыря. Накануне её открытия мы созвонились, договорились о встрече, и я приехал к Склярову домой, где мы душевно за чаем поговорили. Вот небольшой отрывок из того памятного разговора.
— Расскажи немного о себе.
— Что сказать?.. Я, как все нормальные люди, однажды родился — это было в 1955 году. И, наверное, родился фотографом, хотя непосредственно заниматься фотографией начал с семи лет, когда отец подарил мне камеру «Смена-5». Снимал довольно много, случалось, и бросал, но в конце концов жизнь окончательно и бесповоротно привела меня в фотографию… Мой архив довольно большой, что-то около тысячи снимков — это то, что отобрано, а так значительно больше. Фотография приучает меня смотреть на мир, замечать какие-то моменты, которые в обычной жизни обычный человек порой не видит. Я же стараюсь показать их людям, и в этом вижу свой долг, от этого не отступаю, надеюсь, что это останется у меня до старости. Самое страшное — разлюбить фотографию.
— «Окно» — это твоя пятая персональная выставка. Чем она отличается от предыдущих? Что ты хотел сказать людям, которые придут её посмотреть?
— Эта выставка по сути своей о женщине… Ты знаешь, я уверен, что мы должны задумываться не только о том, как это прекрасно — вступать в жизнь, радоваться ей. Мы должны ещё подумать, как люди уходят. И не получится ли однажды так, что мы все дружно уйдём. Писатель Валентин Распутин считал, что все наши слова не стоят и ломаного гроша, потому что обстановка такая, что мы все можем быстро прийти к нулю. И вот я хотел бы, чтобы люди об этом задумались и поняли, что мир хрупок. Что мир держится на женщине. Уж если женщины придут к какому-то моральному краху, тогда всё, тогда никто нам не поможет.
— Ты убеждён в том, что мир спасёт женщина. Но я думаю, что нас спасёт и вера, которая должна быть в каждом из нас. Спасёт храм, который каждый из нас должен в себе воздвигнуть…
— На выставке у меня есть подборка работ, которая называется «Мы строим храм». На этих снимках старухи и старики, уже давным-давно уставшие, но вот они строят церковь, потому что у них ещё осталась вера. У молодых в большинстве своём веры ни во что нет, у стариков она осталась. И вот их строительство — это последний дар. Старики мудрые, они всё видят и понимают. И они работают, ничего за это не прося, не спрашивая, сколько будет стоить то, что они на пару с Марфой таскают на носилках кирпичи, песок, убирают мусор. Они просто напрягают последние силёнки, потому что так надо. И я уверен, что они делают очень нужное для нас дело. Мы же должны учиться у них этой вере.
— Знаю, что часть вырученных средств будет передана на реставрацию Трифонова монастыря. Значит, ты не просто стремишься показать труд и веру стариков посредством своих работ, ты хочешь помочь строительству «храма для каждого из нас» и материально?
— Когда Маяковский побывал в Вятке, он сказал, что это, пожалуй, один из самых красивых городов России. Что он тогда видел? Трифонов монастырь и другие храмы, которых было множество. Сейчас этого нет. Значит, мы должны сделать всё, чтобы обитель восстала в первозданной красоте, чтобы она была украшением нашей земли. И если мы не станем помогать в этом деле, то будет опять вечнострой. Поэтому нужно давать средства, чтобы реставрация по возможности скорее закончилась. Это необходимо не только нам, но и нашим детям, внукам. Нужно стараться оставить поколениям, которые придут после нас, больше красоты, тогда у них будут иные души. Поверь, человек, который живёт в бараке, иной, нежели тот, что во дворце. И я хочу, чтобы внутреннее содержание будущих поколений было выше, лучше и чище, чем у нас. И для этого мы все должны стараться, помогать изо всех сил…
Надо ли сегодня, спустя тридцать лет после того разговора, что-то добавлять к этим словам Сергея Склярова? Наверное, нет.
Виктор Бакин
