7 марта 1977 года в маленьком владимирском городке Покрове в возрасте 76 лет скончался Сергей Иосифович Фудель. Энциклопедии называют его духовным писателем, философом, богословом и литературоведом. Действительно, он оставил после себя множество письменных трудов в самых разных сферах, но большинство из них посвящено проповеди Православия.
Сын московского протоиерея Иосифа Фуделя, известного общественного и церковного деятеля и публициста, студент историко-филологического факультета Сергей Фудель не стал священником, хотя был близко знаком со многими российскими иерархами и пользовался их уважением. Ему был дарован литературный талант, благодаря которому он делился с читателями размышлениями о Вечной Истине и торжестве Православия. Его труды — редчайший пример того, как церковный человек просто и ненавязчиво делится с другими опытом своей веры. Книги С.И. Фуделя (наиболее известная из них — «У стен Церкви»), вышедшие в свет в 1990-е годы, стали настоящим откровением о том, как Церковь выжила в годы репрессий, выдержала всë и сохранила веру.
Сам Сергей Иосифович прошёл через множество арестов, ссылок и лагерей и провёл в них в общей сложности 12 лет. В первую ссылку в Зырянский край он следовал через Вятку, куда прибыл 18 декабря 1922 года и был определён в исправительно-трудовой дом № 2. В связи с заболеванием лёгких молодой человек просил вятское ОГПУ разрешения остаться в Вятке до начала навигации, но получил отказ. Рождество Христово 1923 года С.И. Фуделю удалось встретить в вятской тюрьме, но уже вскоре его этапом отправили до станции Мураши, а оттуда повезли на лошадях в Усть-Сысольск (Сыктывкар), а далее в Усть-Вымь и село Княжпогост. Там среди тайги и болот он познакомился с целым сонмом священномучеников и исповедников: митрополитом Кириллом (Смирновым), архиепископом Фаддеем (Успенским), епископами Николаем (Добронравовым) и Афанасием (Сахаровым).
В тюрьмах и ссылках Бог постоянно посылал Сергею Фуделю «встречи с живыми иконами: людьми Божиими». И воспоминания о них он хотел сохранить для будущих поколений христиан, для «тех, кто, может быть, никогда не видел святых». Так появились его «зарисовки с натуры»: тут и преподобный Алексий (Соловьёв), старец Зосимовой пустыни, праведный Алексий Мечёв, святитель Афанасий (Сахаров) и многие другие. Из встреч с ними Сергей Иосифович вынес убеждение, что Церковь Христова «по-прежнему живёт и действует в современных святых». Читая книги С.И. Фуделя можно почувствовать тот дух, которым жили и укреплялись новомученики и исповедники Российские. Святость, никогда не покидавшую Церковь, он видел воочию и умел передать строй мысли подвижников веры, их упование на Бога так, что читатель воспринимал их как свои собственные. «Может быть, вся задача нашего уходящего поколения в том и есть, чтобы передать молодым христианам… чувство рассвета, чувство приближения сроков», — писал Сергей Иосифович. Ниже предлагаем некоторые воспоминания и размышления С.И. Фуделя, записанные им в разные годы.
* * *
Помню, как осенью 1922 года в бутырской камере архиереи решили дать назначенным в ссылку мирянам частицу Евхаристии, зашив её в ладанку. А на этапе в Вятке одна женщина, сопровождавшая своего духовника, передала нам в тюремный вагон Святые Дары для архиепископа Фаддея Астраханского.
* * *
Однажды я жил один в глухом селе. Была Великая Суббота. Службы в церкви не было, и я готовился прочесть ночью — благо, я был совсем один — пасхальную заутреню. Вдруг ко мне постучался странник и попросился ночевать. Я пришёл в великое смущение, почти в негодование: «Значит, я не смогу помолиться!» И вот в своём безумии я препроводил его к соседям. Вместе с ним ушла и ночь, и моя предполагаемая молитва. Святые отцы говорили, что «любовь выше молитвы». Не пустив странника, отказавшись от «вечери любви», я отказался от соборности с ним и со всей Церковью. В ту пасхальную ночь, вычитав всё положенное, я был, очевидно, вне Церкви.
* * *
В тюрьме молиться и трудно, и легко. Трудно потому, что сначала вся камера уставится тебе в спину и всё, что у многих на уме («ханжа» или ещё что-нибудь), будет на уме у тебя. Легко потому, что, когда преодолеваешь это «назирание», то стоишь несколько минут у «врат Царства». В тюрьме «Господь близ есть, при дверех» (Мф. 24:33).
* * *
В связи с непониманием молящимися славянского текста не только Писаний, но и многих молитв можно наблюдать одно утешительное явление: непонятный текст часто как бы делается понятным через его церковный напев. Церковная музыка есть составная часть Священного Предания. Она благодатна, и её мелодии настолько слились за долгие годы своей жизни с христианскими чувствами, что сделались смысловыми переводчиками незнакомого текста. Ключом церковной музыки открывается дверь нашего восприятия. Обратное этому мы имеем при концертном исполнении, когда текст и знакомой молитвы становится как бы непонятным от музыкального сумбура чувств, не соответствующих христианским чувствам и пониманию данных слов.
Помню, как однажды на первой неделе Великого поста одна женщина сказала мне во время всенощной: «Куда же вы уходите? Сейчас будут петь концертное «Покаяние». «Концертное покаяние» звучит немногим менее кощунственно, чем, скажем, «балетное покаяние». Всякое оперное пение отнимает у людей в церкви соборную молитву и даёт вместо неё развлечение, то есть лишает их духовного руководства. Но если в храме поётся по-церковному, то люди ведутся всем строем и музыкально-осмысленной целостностью богослужения.
* * *
Если пост понимать как прежде всего воздержание от нелюбви, а не от сливочного масла, то он будет «время весёлое поста» (стихира на «Господи воззвах»). Нелюбовь — это самое страшное невоздержание, объядение и пьянство собой, самое первое, первоисточное оскорбление Святого Духа Божия.
* * *
Церковь — это тайна преодоления одиночества. И это преодоление должно ощущаться совершенно реально. Если ты стоишь в храме, то только тогда истинно приходишь к стенам Церкви Божией, когда луч любви робко, но и внятно начал растапливать лёд одиночества, и ты уже не замечаешь того, что только что воздвигало вокруг тебя колючую проволоку: ни неверия священника, воображаемого тобой или действительного, ни злости «уставных старух», ни дикого любопытства двух случайно зашедших парней, ни коммерческих переговоров за свечным ящиком. Через всё это ты идёшь к слепой душе людей, к человеку, который, может быть, через минуту услышит лучшее, чем ты, — голос Человека и Бога Иисуса Христа.
* * *
В мире сейчас наблюдается одно страшное явление: он всё больше погружается в какую-то пучину фактического страдания и в то же самое время всё больше ненавидит саму идею страдания. Христианство предпочитает обратное этому соотношение.
* * *
В Церкви всегда есть святые. «Каждый из нас, — говорил Хомяков, — постоянно ищет того, чем Церковь постоянно обладает». Святость Церкви не аллегорическая, так как она живёт в реальных людях или для реальных людей, сколько бы их ни было, хотя бы только «два или три, собранных во имя Моё». Но входим ли мы в это число «двух или трёх»? Ищем ли мы, как надеялся Хомяков, благодати Святого Духа, воцерковляющей нас, освящающей нас? Знаем ли мы хотя бы о том, что надо молиться о стяжании Святого Духа, то есть и о своей святости?
Тяжкую вину несёт всякий, кто, получив знание Света и Тьмы, не определяет себя к Свету. Достоевский сказал где-то: «Каждый из нас мог бы светить, как «Единый безгрешный», и не светил!» И мне ясно, что в каком-то смысле я умираю в бесплодии. Это ощущаю не как самоуничижение, а как характеристику. Больше того: это как-то уживается во мне с надеждой на прощение и благодарностью за жизнь.
* * *
«Ученики исполнялись радости и Духа Святого» — говорится в Деяниях о первохристианах, о людях, которые должны были жить в ожидании изгнания, мучений и смерти. И мы не можем жить без этой радости Духа, готовящей наши сердца и на Голгофу, и на Воскресение. Эта радость Духа всë та же и вчера, и сегодня, и в атомный век, ибо она есть всë то же реальное причастие ещё здесь на земле Божественной жизни и нетления».
* * *
Последние годы владыка Афанасий (Сахаров) был точно в каком-то смятении чувств. То, что совершалось и в стенах Церкви, и в мире, вызывало в нём глубочайшую тревогу. Какое-то горестное недоумение и скорбь о всё увеличивающемся обмирщении Церкви выражались и в разговорах его, и в письмах. Но перед смертью он сказал близким о том, где же выход: «Вас всех спасёт молитва».
На фото: Сергей Иосифович Фудель
