В августовском номере нашей газеты за 2023 год была помещена небольшая статья В.К. Семибратова «Ревностный могиканин», посвящённая 105-летию выдающегося учёного и педагога, преподавателя исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова А.Ч. Козаржевского (1918–1995). Она завершалась упоминанием о публикации в газете «Московский университет», в которой наряду с прочим приведены слова Андрея Чеславовича о том, что ему «повезло работать со студентами отделения истории древнего мира, поскольку туда идёт учиться некая духовная элита». Принадлежал к ней и автор публикуемых ниже воспоминаний Сергей Владимирович Дурасов.
Будучи на 45 лет моложе своего учителя, он, родившийся в Красноярске, но вскоре переехавший с родителями в Подмосковье, к своему отмеченному в минувшем августе 60-летнему рубежу подошёл как «известный современный религиозный и светский публицист, поэт, переводчик, писатель (под псевдонимом Пётр Епифанов), исследователь древнерусской словесности и культуры». Впервые побывав в Кировской области ещё в студенческие годы, С.В. Дурасов затем несколько раз приезжал сюда. Вятские реалии отразились и в некоторых его литературных произведениях.
Долг благодарной памяти об отошедших — то, чем большинство из нас бездумно пренебрегает в молодости — становится для нас всё более ясной и насущной потребностью, когда мы стареем и, таким образом, осознаём, что всё скорее приближаемся к той же самой черте. Поэтому я глубоко признателен Владимиру Константиновичу, Володе Семибратову, моему давнему другу и однокашнику по истфаку МГУ, за предложение написать несколько слов об одном из самых ярких преподавателей наших лет — А.Ч. Козаржевском.
Долг, о котором я упомянул, для меня тем более насущен, что Андрей Чеславович был руководителем моей дипломной работы. В моём случае это имело большое значение само по себе, просто как факт. Дело в том, что после окончания мной четвёртого курса контролирующие инстанции, осуществлявшие надзор над настроениями студентов, получили сведения о том, что я, ничем не примечательный студент, часто посещаю службы в старообрядческом храме. Как я узнал позднее, рассматривался вопрос о том, каким способом удобнее отчислить меня с факультета, но наш заведующий кафедрой профессор Василий Иванович Кузищин решительно с этим не согласился, да и собственно факультетское начальство не горело желанием меня выгонять. Дело получило некоторую огласку, и то, что я выбрал для дипломной работы тему, связанную с историей Церкви — «Жития херсонесских святых как исторический источник» — приобрело определённую остроту. Шёл 1985 год, приближалось Тысячелетие Крещения Руси, центральным эпизодом которого было, как известно, крещение князя Владимира в Херсонесе. Чисто историческая тема приобретала слишком актуальное звучание.
Василий Иванович, искренне одобрив направление, выбранное мной для исследования (этот вопрос интересовал его самого), при этом не решился стать моим руководителем. Только что защищавший меня перед упомянутыми инстанциями, он, как ему могло показаться, рисковал — и не хотел рисковать слишком. Человек бывалый и дипломатичный, Василий Иванович вскоре нашёл прекрасное решение: предложил стать моим руководителем Андрею Чеславовичу Козаржевскому, который, в отличие от Кузищина, был беспартийным, и в случае какого-то скандала ему, по крайней мере, не грозило взыскание по линии партии. С формальной точки зрения это выглядело несколько экзотически: Козаржевский был заведующим другой кафедрой — древних языков. Она имела характер чисто вспомогательный, никто из студентов истфака не мог по ней специализироваться и защищаться. Однако Андрей Чеславович меня принял, а деканат не возразил. Я смог спокойно написать и защитить работу, а затем без проблем получить диплом. Это понуждает меня низко поклониться памяти В.И. Кузищина и А.Ч. Козаржевского.
Участие Андрея Чеславовича в моей работе было, прямо скажу, невелико. При немногих и недолгих наших встречах чувствовалось, что он несколько робеет перед ситуацией и хочет сделать наше общение минимальным. Дорого стоило само его согласие взять меня «под свою ответственность». Но самые яркие мои воспоминания, связанные с ним, относятся не к этому периоду, а к первым трём годам учёбы на истфаке, а в особенности к семинарскому курсу по Новому Завету, который он вёл для всех студентов нашей кафедры на третьем курсе.
А.Ч. Козаржевский был редким у нас примером отличного оратора. К сожалению, в нашей стране, включая научную сферу, уделяется ничтожно мало внимания воспитанию правильной, красивой и логичной речи. Не лучше обстояло дело и сорок лет назад. Андрей Чеславович был одним из немногих, кто осознавал ораторское мастерство не как нечто декоративное и необязательное, но как существенно важное для научной и общественной жизни. Нельзя говорить логично, если логично не мыслишь. Работа над культурой речи — непременная часть воспитания строгости мысли. Рассчитанный на семестр курс лекций «Основы ораторского искусства», который читал А.Ч. Козаржевский для первокурсников, был разработан им самим. Хотя этот курс числился факультативным, аудитория всегда была полна: Андрей Чеславович мог убедить нас, вчерашних школьников, в том, что говорит действительно нужные вещи, причём очень интересно, увлекательно. Его было просто приятно слушать, даже если содержание лекции у кого-то, что называется, вылетало в другое ухо.
На занятиях по Новому Завету я тем более смог оценить дар речи А.Ч. Козаржевского. Он умел непринуждённо, не призывая специально студентов к вниманию, говорить так, что важные моменты, как будто подчёркнутые в конспекте, навсегда оставались в памяти. По сей день помню, словно сейчас, те мысли, факты или имена, на которых Андрей Чеславович делал красивые и звучные ударения. По ходу семинара он позволял себе отступления, которые отнюдь не рассеивали и не отвлекали от главного вопроса, но воспринимались как что-то совершенно уместное и запоминались вместе с основным материалом. Это бывали маленькие рассказы из его жизни, причём на такие темы, на какие в то время мало кто решался говорить с молодёжью.
Например, он рассказывал об одном из первых своих детских впечатлений: о том, как в 1920 году над ним, едва трёхлетним, совершил Таинство миропомазания сам Патриарх Тихон (А.Ч. Козаржевский, поляк по отцу, был крещён в католичестве). Это произошло, если правильно помню, в храме Илии Обыденного. Андрей Чеславович нередко говорил о разных московских церквях, в том числе давно уничтоженных, которые он застал в своей молодости. Мог рассказать об особенностях богослужения в московском католическом храме святого Людовика или в армянской церкви на Ваганьковском кладбище, из чего было ясно, что он их неоднократно посещал. (О том, что в детстве и отрочестве Козаржевский прислуживал в церкви и даже был исключён за это из школы, он нам, конечно, не говорил). В этих рассказах трудно было заподозрить пропаганду религии, но, вне всякого сомнения, они будили среди студентов интерес к христианству. Такое поведение хочется назвать смелым, да оно, пожалуй, таким и было бы, но Андрей Чеславович мог в нужный момент вставить в свою речь какую-то положенную советскую фразу, которая, как ему казалось, отводила от него подозрения в симпатии к вере. Был он, что называется, «вороной пуганой».
Вот ещё одна картинка: в 1939 году Козаржевский и его товарищи по московскому Институту философии, литературы и истории (ИФЛИ) пришли поздно вечером к дому любимого профессора, если не ошибаюсь, С.И. Радцига и в качестве поздравления его с какой-то датой вздумали в полный голос запеть «Gaudeamus igitur» («Будем веселиться») под его окном. Где-то неподалёку находилась квартира Лаврентия Берии, недавно вступившего на пост наркома внутренних дел и уже успевшего внушить всем ужас. Друзья беззаботно горланили песню, когда вдруг промчавшийся по переулку автомобиль характерного вида напомнил им, где и в какое время они живут. Молодёжь бросилась врассыпную в тёмные подворотни. Андрей Чеславович сказал, что почувствовал тогда, как на похолодевшей спине и затылке дыбом встали мельчайшие волоски.
«Gaudeamus» студенты того времени действительно знали и охотно пели. По словам А.Ч. Козаржевского, если старинный студенческий гимн исполнялся во время какого-то концерта на сцене театра ИФЛИ, то полагалось, чтобы дирижёр на словах «Vivat et respublica, et qui illam regit» («Да здравствуют и государство, и тот, кто им правит») поднял палочку, указывая на огромный портрет Сталина, помещённый над сценой, а хор голосами изобразил воодушевление. В те годы Андрею Чеславовичу как человеку «непролетарского» происхождения и к тому же носителю польской фамилии грозила двойная опасность, поэтому после окончания Института философии, литературы и истории он счёл за лучшее уехать учителем в сибирское село. Возвращаясь мысленно к жизни в Сибири, А.Ч. Козаржевский рассказывал, как родители учеников ночами тайком оставляли на пороге его жилища белые круги молока, замороженного в миске: драгоценный дар от людей, чьи дети отнюдь не всегда могли поесть до сытости…
Вспоминая теперь эти и другие «случайные» маленькие рассказики Андрея Чеславовича, я понимаю, до какой степени его сейчас не хватает. Мне не нужно, чтобы он был героем или выдающимся мудрецом; мне совершенно достаточно видеть его именно таким, отнюдь не доблестным человеком, каким я его помню. И как свидетель страшных времён, и как, вопреки этому, носитель какой-то лёгкой нездешней и ненынешней красоты он мне бесконечно дорог. «А вблизь тебя дышалось воздухом осьмнадцатого века», — вспоминаются строчки Марины Цветаевой. Что-то подобное осталось у меня и от общения с Андреем Чеславовичем. Но было и большее. Мне, например, кажется далеко не случайным, что среди благодарных учеников Козаржевского был известный московский священник Георгий Чистяков, сочетавший в себе самоотверженного пастыря (до последних дней своей безвременно угасшей жизни он служил при онкологическом отделении детской клинической больницы) и прекрасного филолога. В его духовном горении, верю я, была и какая-то искра, зароненная его учителем. Как же бесценны даже самые малые толики тепла и света, проникающие в нас через наших учителей из того огромного Сердца, из которого, подобно лучам, исходят в мир правда, добро и красота…
На фото:
— А.Ч. Козаржевский.
— С.В. Дурасов в студенческие годы.
