Начну свой рассказ с воспоминаний о столетней старушке Антонине, скончавшейся несколько лет назад. Она была свекровью одной из духовных дочерей протоиерея Леонида Сафронова из посёлка Рудничного Верхнекамского района. Жила бабушка в дальнем городе совершенно одна, на почтительном расстоянии от родственников. Одиночество вполне её устраивало и не тяготило, но пришло время, когда без посторонней помощи она уже не могла обходиться. И вот у неё в квартире появилась невестка с намерением забрать её к себе. Среди беспорядка наваленных в кучу вещей с трудом удалось отыскать необходимые документы; попались и несколько замызганных боевых наград. Делать доскональный обыск было некогда: старушка с крутым характером в любую минуту могла отказаться от переезда.
Это была некогда красивая и стройная женщина. Даже в глубокой старости у неё сохранялись правильные черты лица. Волосы, немного ниже плеч, хоть и не отличались уже густотой, но и редкими их не назовёшь. Удивительно, но в столь преклонном возрасте она оставалась блондинкой, седых волос было немного. Пожилым людям свойственны всякого рода странности, но тут всё было по-особому. Полудетская наивность сочеталась с качеством, которому я долго не могла подобрать нужное определение. Пожалуй, это можно было бы назвать взвешенной хладнокровностью. Антонина оставалась рассудительной даже тогда, когда её недовольство или старческая капризность перехлёстывали через край. Она не любила болтливых, и сама лишнего не говорила. Когда невестка задавала вопросы о войне, та неизменно отвечала: «Не спрашивай меня».
Правда, однажды, когда Антонина была ещё не очень старой и жила отдельно, в разговоре с соседкой, ветераном Великой Отечественной войны, как-то обмолвилась, что она, мол, тоже… Почему-то та женщина так возмутилась, что с той поры буквально не давала проходу Антонине, обзывая её аферисткой и самозванкой. Всё прекратилось внезапно, как и началось. Однажды к горячившейся соседке подошёл средних лет мужчина в штатском, наверно, из госбезопасности и настойчиво порекомендовал «прикусить свой язык».
Как человека, долгое время предпочитавшего одиночество, Антонину, бывало, тяготило и раздражало присутствие родственницы. Тогда старушка начинала «вредничать»: возьмёт и запрячет весьма искусно куда-нибудь свою пенсию, которую всегда получала лично. Вот только сама же потом и забывала о своих заначках. Хотя у неё была весьма интересная методика отыскивания пропавших вещей, чему при случае она учила невестку: «Зоя, сосредоточься и вспомни, когда ты в последний раз видела эту вещь…» Порой Антонина буквально терроризировала родственницу заявлениями, что ей всё тут надоело и она уезжает. Если в это время я появлялась у них на квартире, то старушка заводила со мной полуконспиративные разговоры: как часто я езжу в Киров, могу ли уехать за 500 километров, не ломается ли у меня машина… При этом решительного вопроса, могу ли я отвезти её в прежний город, она благоразумно избегала.
После смерти свекрови невестка захотела поинтересоваться фронтовой историей своей родственницы. Оказалось, что личное дело Антонины до сих пор не подлежит огласке… Что ж, нам остаётся только назвать обнаруженные в захламлённой квартире награды женщины: это медаль за Победу над Германией в Великой Отечественной войне и орден Славы III степени. Юбилейные медали во внимание не беру. Медаль за Победу над Германией вручалась военнослужащим и вольнонаёмным, служившим в период Великой Отечественной войны в рядах действующей Красной Армии, Военно-Морского Флота и войск НКВД.
Орденом Славы награждали тех, кто первым врывался на позиции неприятеля и собственным подвигом обеспечивал успех боевой операции; кто находился в горящем танке, продолжая бой; кто в опасной ситуации спасал боевое знамя; кто уничтожил из стрелкового оружия от десяти до 50 неприятельских солдат и офицеров; кто гранатами на передовой или в тылу врага подорвал один–три танка; кто, находясь в разведке, смог добыть ценные сведения; кто сбил два–четыре самолёта противника; кто подорвал неприятельский склад боеприпасов…
Когда в 2014 году присоединили Крым, Антонина, эта почти столетняя, чуть живая старуха, оживлённо с чувством произнесла: «Наконец-то!» — и в глазах у неё блеснула слеза. Несокрушимый державный дух, любовь и боль за Отечество, что зовётся патриотизмом, бережно и надёжно, как боевое оружие, она хранила до самой смерти в своём немощном теле. Как-то у нас зашёл разговор о Западной Украине, и тут Антонина произнесла слова, которые мог высказать только человек, не понаслышке знающий, кто такие бандеровцы: «Эти звери…»
А теперь я расскажу об одном бандеровце. Стоим мы как-то с отцом Леонидом на улице, разговариваем. И вот подходит к нам только что освободившийся из мест не столь отдалённых, коих в Верхнекамском районе немало. Он ждал автобуса и не знал, как скоротать время: то туда сунется, то сюда, то в магазин заскочит, то объявления на столбе почитает… Подошёл к нам слегка растерянный. «А кто это у вас в киоске газетами торгует?» — «Так это П-ий». — «А кто он?» — «А чего тебе?» — «Я ему только сказал: «Мужик, дай закурить» — а он так посмотрел, что у меня сердце в пятки ушло». П-му было уже за восемьдесят, но он был довольно крепок и даже строен, только чуть-чуть сутулился и походку имел немного старческую. П-ий торговал в киоске «Союзпечать». Был он всегда подчёркнуто вежлив, уважителен, а тут вдруг от его взгляда матёрый уголовник сильно смутился…
Старший брат отца Леонида Юрий Александрович (разница в возрасте между ними — 18 лет), когда приезжал на родину, всегда посещал свою старенькую учительницу. Много лет уже она не могла ходить, но, когда наведывались гости, особенно бывшие ученики, наряжалась в красивое платьице, подкрашивала губки, и муж торжественно выносил свою немощную супругу из спальни, усаживал на диван, подкатывал журнальный столик и расставлял на нём обычные сельские угощения. Вот этим мужем как раз и был П-ий. Говорили, что он во времена своей юности был бандеровцем. Об этом периоде его жизни рассказывали совершенно ужасные вещи…
Со своей женой П-ий познакомился много-много лет назад, когда за свои «подвиги» оказался на зоне, куда была командирована только что окончившая педагогический институт молоденькая учительница, чтобы великовозрастных бандитов дотянуть до уровня среднего школьного образования. После каждого урока она со слезами жаловалась директору школы: «Этот П-ий на меня так смотрит, так смотрит… Он меня убьёт!» Однако же не убил. Жену свою до самой её смерти П-ий любил любовью, о которой только в очень хороших книжках пишут. Уже будучи старыми людьми, они относились друг ко другу с какой-то романтической юношеской нежностью.
За всё то, что этот человек натворил в своей юности, Бог наказал его любовью. Этот божественный пламень, проникая в самые сокровенные уголки души, ежедневно, ежеминутно беспокоил совесть. И тогда становилось до боли мучительно стыдно за тот звериный нрав, который некогда наполнял жизнь безумной жестокостью. Испытание совестью — это суровое испытание, может быть, даже более страшное, чем смертная казнь.
