В преддверии Дня памяти и скорби, который в России отмечается 22 июня в воспоминание начала Великой Отечественной войны, предлагаем к прочтению документальный рассказ на основе реальных событий «Русская защита» (опубликовано по материалам газеты «Вятский епархиальный вестник»).
А я бы побежал? Снова и снова задаю себе этот вопрос, просматривая документальную реконструкцию одного из боёв наших солдат в Сирии. Сказать «побежал бы» будет, конечно, честнее, потому как и здоровья я не богатырского, да и с отвагой проблематично. Рассматривание из чахлого окопчика стального брюха самоходной гаубицы и бросок деревянной гранатой вслед — не повод для выводов. И хотя в военном училище стрелял я метко, вот только не затрясутся ли предательски руки, когда в бруствер ударит очередь, а за спиной рванёт мина? Всё-таки, думается, побежал бы. А может, это и правильно. Подумаешь, высотка: ни дома, ни деревца, ни колодца — камни да окопы. Чего там защищать-то? Сколько их, этих высоток, в Сирии. Ну, отошли бы метров на триста, засели бы на следующей. Вот только как-то это не по-нашему, не по-русски. Ведь высотка — это часть родной земли, родной для русских солдат сирийской земли. Воистину, «умом Россию не понять»…
Дело было в августе 2017 года. Небольшой отряд российских сил спецопераций прибыл на позицию правительственных войск. Не успели наши бойцы даже поздороваться, как высотка подверглась атаке сорока боевиков. Несколько сирийцев сразу погибли, другие — отступили. Наша пятёрка приняла бой, но уже в первые минуты смертельной схватки были ранены все, кроме самого молодого бойца — ефрейтора Дениса Портнягина. Но главное — тяжело ранен опытный пулемётчик, а без него не отбиться. Да только молодой-то парень оказался не промах: взял пулемёт и давай распределять свинцовые успокоительные «пилюли» по террористам. Но во время очередной атаки террористов шальная пуля вывела из строя пулемёт. Тогда в ход пошли гранаты, которые охладили пыл наступающих. А тут и миномётчики помогли: залпом отсекли игиловцев, а затем вертолётчики в несколько минут закончили операцию.
Сирийцев, прибывших на позицию вместе со второй российской спецгруппой, поразило, что каждый из наших военных держал в руке гранату без чеки. Офицеры и солдаты готовы были подорвать себя вместе с бандитами и сделали бы это, но не уступили бы и пяди земли, раскалённой и обильно политой кровью чужой земли. Не последний человек в этой измученной войнами стране тогда сказал: «Если они так воюют в Сирии, как они будут защищать свою Родину?». Так же, как восемьдесят лет назад.
* * *
Тёплым июльским вечером 1941 года пожилая женщина неторопливо брела домой. Сегодня многие проводили родню в беженство, потому что завтра в Сокольничи придут немцы. Возле дороги на краю деревни она приметила молоденького солдата Колю Сиротинина и улыбнулась, вспомнив, как один из командиров назвал его «Орликом». «Правда, Орлик, — подумала старушка, — из Орла солдат, да ростом маловат». Красноармеец сидел на бревне и, крепко сжав в руке новенькую пилотку, смотрел куда-то за горизонт. Женщина свернула в проулок к своему дому, остановилась возле колодца. Она хотела окликнуть русоволосого паренька, попросить принести воды, но осеклась: за спиной Николая двигалась его родная батарея семидесяти шести миллиметровых противотанковых пушек, покидавшая деревню. Отступление. Что может быть обиднее для солдата? Но приказы не обсуждают, и батарея уходила, чтобы занять оборону в пяти километрах от Сокольничей, а Сиротинин оставался.
О чём думалось тогда бойцу? Может, размышлял, правильно ли сделал, что вызвался в одиночку прикрывать отход своих? Ведь шансов выжить досадно мало. Не зря позднее таких добровольцев стали называть «прощай, Родина». Может, вспоминал отца, сестрёнок и маму, которая целую ночь искала взглядом сыночка, стоя на коленях у окна подвала заводского клуба, куда в сороковом собрали призывников их района? Или старший сержант Сиротинин, командир орудия, обдумывал тактику боя?
Николай встрепенулся. Пока не стемнело, нужно многое успеть. Для начала он придирчиво осмотрел маскировку позиции. Спасибо ребятам: помогли оборудовать укрытие рядом с конюшней, что возле ржаного поля. С какой стороны ни зайди — ничегошеньки не видно. Старший сержант вздохнул: «Э-хе-хе. Сейчас бы хлеб убирать, а не со смертью играть». Сиротинин посмотрел на темнеющее небо. Его удивили огромная луна, которая быстро двигалась, пытаясь догнать прятавшееся от страха за горизонтом солнце, и необыкновенная тишина. Земля словно вздохнула и замерла, а небо молча глядело на золотистое поле и неспешную речку, на примолкнувшую в тягостном ожидании деревеньку, запоминая каждую мелочь пока ещё мирной жизни.
Тишина тишиной, ну а утречком — бой. Подумав, боец переставил ящики со снарядами поближе к орудию, чтобы завтра не метаться. Прощальный луч солнца неожиданно окрасил ровные ряды снарядов в багровый цвет. Подойдя к пушке, Николай положил руку на щит, как кладут её на плечо лучшего друга: «Придётся завтра поработать. Ты уж не подведи». Затем пришло время карабина: без стрелкового оружия на войне не обойтись. Подкрепиться бы надо, а то ведь позавтракать завтра не дадут. Николай достал из мешка консервы и ломоть хлеба. Неожиданно из темноты выпорхнула бойкая птаха и уселась на край открытого снарядного ящика. Деловито оглядевшись и почистив клюв, она взглянула на Николая, громко и коротко цвикнула. И точно по приказу застрекотала армия кузнечиков, отозвалась со всех сторон пернатая братия, разрушая оковы гнетущей тишины. Плывёт над задышавшей могучей грудью землёй неслыханная колыбельная. Слушай и спи, солдат.
Землица не остыла, и боец улёгся прямо так, ничего не подстелив. Добрая, как заботливая мать, белорусская земля, отдавала безусому мальчику тепло и убаюкивала, зная, что скоро примет его навсегда. Сиротинин крепко спал, уверенный, что встанет вовремя. Снилось красноармейцу, что стоит он на окраине Орла и видит, как по дороге к родному городу, рыдающему и беззащитному, медленно движется, скрежеща, переговариваясь на чужом языке и похохатывая, что-то жуткое. А где-то за спиной пронзительно зазвучал знакомый голос, который всё звал и звал бойца, моля о помощи. Сиротинин расставил руки, пытаясь ухватить, удержать холодный стальной поток, но только почувствовал ледяное дыхание невидимых из-за густой пыли машин, готовых жечь, крушить и убивать…
Разбудил старшего сержанта знакомый «цвик». На щите орудия сидела птица, держа в клюве огромную чёрно-жёлтую гусеницу. По характерной окраске и воинственному виду Николай признал в новой знакомой синицу-ремеза. Та моментом расправилась с мохнатой гусеницей, почистила клюв и упорхнула. Поднявшись, Сиротинин проверил готовность орудия и ориентиры. Через прицел рассмотрел у моста табличку «р. Добрасць». Улыбнулся, вспомнив, как на его вопрос, что это означает, местный паренёк протараторил: «Не ведаю, здаецца, благость». «Не кажется, а точно благость», — подумал Николай, окинув взглядом насторожённо притихшее поле, утопающую в зелени садов деревню и молчаливый лес на другом берегу. А ещё рассудил, что не взорванный мост создаст иллюзию, по словам его старшины, «наличия отсутствия войск». И это, как там у них, зер гут. Гутово будет немцу тутово.
Вдалеке всё увереннее стал нарастать тревожный гул, словно рой голодных стальных ос искал себе поживу. По участку дороги Варшава – Москва двигалась колонна четвёртой танковой дивизии — ударный бронированный кулак армад Гудериана, того самого, который придумал тактику блицкрига и поставил Польшу на колени меньше чем за месяц, а Франции позволил сопротивляться тридцать семь дней. Пятьдесят девять танков, десятки бронемашин и мотоциклистов — сила серьёзная, пока неостановимая. Немцы двигались уверенно и спокойно. Причин для волнений нет, зато есть опыт покорения десятков стран больших и малых. Вот только здесь вам не Европа и не Африка. Видно позабыли вы, что говорил ваш Бисмарк: «Заключайте союзы с кем угодно, развязывайте любые войны, но никогда не трогайте русских». Ну да ничего, есть кому напомнить.
Первый выстрел прозвучал как гром средь ясного неба. Головной танк загорелся, и тут же раздался второй выстрел по бронемашине ближе к хвосту колонны — и снова попадание. Поначалу опешившие фрицы быстро сориентировались, попытались объехать горящие машины, но не тут-то было. Справа и слева от дороги — болото, и доблестные тевтоны, привыкшие победоносно маршировать по брусчатке и асфальту, стали вязнуть в трясине. Сиротинин не суетился, однако стрелял быстро и точно. Снаряды, словно хищные птицы, рвали стальными клювами серую с крестами броню, терзали всё живое и неживое. Из карабина Николай тоже палил, чтобы думали, что здесь много народа. Не могут понять немцы, откуда стреляют, вот и приходится им бить наугад. Через час боя вслепую паре танков удалось прорваться к мосту, но только для того, чтобы превратиться в огненный затор. Гитлеровцы продолжали отчаянно палить в никуда. Картина горящих танков и бронемашин, убитых товарищей удивляла и раздражала их. Этого просто не может быть! Где хлеб-соль, где ликующие девушки с цветами, где растерянные солдаты с поднятыми руками?..
Николай работал по врагу методично: снаряд зарядил, мишень в прицеле, выстрел. Бросив взгляд на часы, он отметил: можно отходить. Смертоносная колонна превращена в паникующий тир. Этот ад на земле враг запомнит надолго. Товарищи уже укрепились на новых, надёжно оборудованных позициях. Приказ выполнен, теперь можно отходить. В момент короткой передышки старший сержант заметил, что на крышке одного из ящиков со снарядами сидит синичка, его старая знакомая. Николай подмигнул птице, а та метнулась в сторону деревца, что росло у самой стены конюшни. Усевшись на тонкую веточку, синица жалобно засвистела. Среди листвы боец разглядел похожее на войлочный тапок гнездо, из которого выглядывали испуганные птенцы. И вдруг вспомнились Николаю деревенская старушка, которой он помогал по хозяйству, вихрастый паренёк-тараторка и дети на руках у женщин, обречённо смотревших на наших отступавших солдат. Явственно услышал он отчаянный крик матери, упавшей на перроне. Вернулось ощущение из сна, что кто-то зовёт его, просит помощи. Дрогнуло сердце бойца, тёплая волна пробежала по телу, стало ему легко и даже отчего-то весело. Он не ушёл, остался защищать до конца этот клочок русской земли.
В то утро вместе с бойцом Красной армии сражалось солнце, ослеплявшее врага, сражался ветер, гоняя над полем клубы густого чёрного дыма и не давая немцам обнаружить непрестанно жалящее их орудие. Казалось, сама земля, вздыбливаясь от взрывов и стеня, принимала в себя снаряды, пули и осколки, щедро рассыпаемые фашистскими огнедышащими жерлами. К третьему часу боя немцы определили, откуда стреляет русская «батарея», и начали осторожно её окружать. Скоро они открыли шквальный огонь. Когда стало ясно, что ничего живого здесь уже не осталось, несколько солдат и офицеров приблизились к позиции Сиротинина. Увиденное их поразило: с ними сражался один человек! Немцы стояли и не знали, как это понимать… Маленькая птичка, усевшаяся на дырявый щит искорёженной пушки, негромко запричитала, заставив их очнуться. Подошёл седой полковник. Участник боёв восточного фронта Первой мировой, он не был сильно удивлён. Обведя усталым взглядом подчинённых, сказал: «Если бы такими были все солдаты фюрера, мы бы завоевали весь мир».
Отдавая дань храбрости русского артиллериста, полковник приказал похоронить его с воинскими почестями. Солдаты некогда непобедимого рейха вырыли могилу для неизвестного им героя. Согнанным и дрожащим от страха деревенским жителям немецкий чин что-то долго говорил, но за неимением переводчика никто из наших его не понял. Люди ждали страшной мести, потому как были наслышаны о зверствах фашистов там, где им оказывалось сопротивление. Однако здесь произошло невиданное: дюжина немецких солдат бережно опустили в могилу завёрнутое в плащ-палатку тело русского артиллериста, ровненько забросав его землёй. Затем они построились, по команде офицера подняли карабины и дали трёхкратный салют. Немцы ещё долго молча стояли над могилой нашего бойца, пока маленькая смелая птаха, усевшись на могильный крест с чужеязычной надписью, не оглушила их отчаянным свистом. Нет, не поняли гитлеровцы, что произошло. Только старый полковник знал, какую опасную игру они затеяли…
* * *
Чужакам не понять, отчего, чтобы одолеть жалкую горстку воинов с Евпатием Коловратом, героем рязанского народного сказания времён нашествия Батыя, их нужно было окружать тысячей тысяч и обстреливать из камнемётных орудий. Не могут они уразуметь, зачем старшему сержанту Николаю Сиротинину нужно было доказывать, что «один в поле воин», и почему, когда можно сдаться в плен и остаться в живых, наши воины, такие как Александр Прохоренко — офицер, погибший в Сирии, вызывают огонь на себя, даже чужую землю защищая как свою. Не понять им, что русский — это не национальность, а состояние души. Да и пусть. Главное — чтобы мы и наши дети помнили об этом.
Есть ещё желающие проверить, не ослабла ли русская защита. Но щедро удобренная кровью своих сыновей наша земля не перестаёт являть крепких духом воинов, которые, как их предки, готовы защищать её не щадя живота своего. А сколько известных и неизвестных героев, как Николай Сиротинин, смотрят на нас с небес, веря, что не выпустим мы из рук щит, закалённый в огне сражений, и что никому не позволим глумиться над памятью о подвиге народа-победителя. Эта надежда не будет посрамлена, потому что ныне защищают Родину такие, как младший лейтенант Денис Портнягин, удостоенный за свой подвиг звания Героя России.
На фото:
— Николай Сиротинин;
— Герой России Денис Портнягин.
