19 августа 1937 года, в праздник Преображения Господня, в г. Вятке был расстрелян священномученик Николай Заварин. Батюшка 11 лет прослужил в храме села Пиксур, относившемся к 4-му Котельничскому благочинию. В этом же округе с 1925 года служил священник Михаил Стефанов, который в 1933 году стал благочинным. В Центральном государственном архиве Кировской области мы нашли более 100 его писем и отчётов в Вятский епархиальный совет. Эмоциональные и правдивые письма отца Михаила многое рассказали о жизни духовенства вятской глубинки в годы советского безбожия.
«Церковь будет ликвидирована», — такое обещание, начиная с 1929 года, всё чаще давали представители власти верующим Даровского района. На некоторых приходах люди не сдавались: писали в Москву, старались собрать средства, чтобы выплатить недоимки или сделать необходимый ремонт, готовы были жизнь свою отдать. Но в селе Верхосеверском, где служил священник Михаил Стефанов, отношение прихожан к храму, к церковной жизни было совсем иным. Вот как пишет об этом отец Михаил епископу Котельничскому Никифору (Ефимову) в июле 1929 года:
«В прошлом году нашу церковь осматривала волостная комиссия и признала, что колокольня имеет наклон в восточную сторону на 75 сантиметров. Был дан срок перестроить колокольню, однако верующие отнеслись к этому делу равнодушно, думали: так пройдёт. Вообще, здесь народ таков, что, если чуть дело коснётся материальных средств, то все сторонятся церкви. Я целый год твердил с амвона, что можем лишиться храма, и за весь год было пожертвовано до трёх рублей! Народ равнодушен, ему нужно, чтобы я или члены приходского совета шли по деревням за пожертвованиями, а нам нельзя… мне лично угрожали уголовной ответственностью».
На этом письме епископ Никифор надписал: «10/23 июля 1929 года. Читал. Очень печально».
Отцу Михаилу Стефанову в 1930 году пришлось расстаться с верхосеверской Троицкой церковью: она была обречена на уничтожение. Такие небольшие деревянные храмы в Даровском районе закрывались и ликвидировались в первую очередь, даже не сохранилось ни одной фотографии. Следующим местом служения батюшки стало село Ключевское, но и здесь скорби преследовали многострадального священника. Вот что он писал в епархиальный совет в мае 1931 года:
«Крайне стеснительные условия жизни на приходе побуждают меня описать своему начальству моё положение. По приезде в село Ключевское в июне 1930 года я встал на квартиру к одной беднячке. В декабре сельсовет потребовал удалиться с квартиры по той причине, что этот дом нужен под мастерскую. По моему ходатайству райпрокурор оставил меня на квартире по тому соображению, что сельсовет не имеет права распоряжаться частными домами… В мае Ключевское вошло в артель, и на первом организационном собрании хозяйке квартиры было предложено отказать мне в жилье. Народ настолько боится обвинений в связи со служителями культа и обложения налогом, что никто не решается принять к себе священника. Как и где найти пристанище, совсем не могу сообразить. Положение самое печальное».
В письмах отца Михаила отразилась горькая картина постепенного духовного оскудения русских сёл и деревень. Постоянно звучат свидетельства о том, что «народ в страхе». 9 февраля 1933 года отец Михаил Стефанов был назначен благочинным 4-го Котельничского округа вместо арестованного в 1932 году священника Димитрия Ложкина. С первых же дней своего служения в новой должности батюшка проявлял большую заботу о собратьях-священниках, стараясь быть предельно внимательным к их нуждам, чутким и справедливым. Важный вопрос, которым озаботился отец Михаил, — упорядочение хозяйственной отчётности на приходах. Вот что он писал по этому поводу в епархиальный совет в июле 1934 года:
«Как в прошлом, так и в нынешнем году неоднократно поступали жалобы настоятелей церквей сёл Даровского, Верховонданского, Кобры и Пиксура на то, что ответственные лица из церковного совета — председатели и казначеи — совершенно самовластно распоряжаются церковными суммами, причём не обходится без злоупотреблений в ведении хозяйства: не чувствуя за собой никакого контроля, они не стесняются пользоваться иногда церковными деньгами для своих нужд. Например, в селе Пиксур председатель по-диктаторски управляет всем приходским хозяйством и совсем не допускает священника к участию в учёте сумм. В селе Кобре казначеем осталась полоумная старуха, которая терпеть не может священника из-за его инициативы вести учёт. В Даровском кассир, на руках коего находились все деньги, недавно арестован по обвинению в систематической краже хлеба и продуктов у крестьян. После его ареста ещё не проверяли кассу, в каком она состоянии».
Такое печальное положение на приходах, несомненно, было обусловлено оскудением веры у сельских жителей, начавшимся задолго до 1917 года, а после революции всё более нараставшим. Кроме того, по советским законам священники не имели права вмешиваться в дела прихода, что порою позволяло утверждаться в церковных советах людям, относившимся к храму не как к Дому Божию, а как к источнику материальных благ. При этом проявлялось неуважительное отношение к священнику, которого некоторые из руководителей приходских советов воспринимали как наёмника: захотели — приняли, захотели — убрали.
«Несомненно, есть в каждой общине люди честные, каковых можно бы пригласить на служение при храмах, — писал отец Михаил, — но вся беда в том, что на всех напал какой-то страх, все боятся иметь какую-либо связь с церковью. Второе: большинство прихожан — члены колхозов, а таким уже едва ли позволят служить в церковных советах, да и не имеют они времени. Поэтому теперь почти везде церковные служащие — из единоличников. Лишь бы кто согласился служить при храме, того и выбирают, не сообразуясь с его нравственными качествами. Выборы в советы — чистое горе: никто не идёт, приходится уговаривать».
Отец Михаил пытался изменить положение в управлении церковным хозяйством личными советами и распоряжениями. Вот как он описывает результаты своих нововведений: «В марте 1934 года я дал распоряжение о более правильной постановке учёта прихода и расхода и при этом разослал составленную мною ведомость для представления мне полугодичной отчётности о движении церковных сумм. Вместе с сим просил советы общин пригласить к себе на помощь для ведения приходо-расходной записи священников как лиц, могущих правильно вести учёт церковного хозяйства».
* * *
Отчёты и письма отца Михаила Стефанова очень ярко раскрывают бесправное положение общин верующих в 30-е годы XX века. Вот что батюшка сообщает в епархиальный совет в письме, датированном 10 октября 1933 года:
«Время от времени появлялся слух о закрытии нашей ключевской церкви, но Господь миловал. Неожиданно сваливаются на приход одна за другой две беды. Сельсовет давно уже изыскивал причину, чтобы нанести материальный ущерб храму и наконец ему удалось: 3 октября был составлен протокол о загрязнённости пола в покойницком помещении под колокольней и дан штраф 300 рублей. При этом почему-то дано предупреждение, что за невыплату штрафа будет отчуждено имущество как у членов церковного совета, так и у служителей культа… И вот вновь 7 октября сельсовет составляет второй протокол о якобы засоренности печных труб, за что даётся штраф в тысячу рублей! Грозят привлечь к судебной ответственности совет общины и опять-таки служителей культа якобы по той причине, что сельсовет неоднократно предупреждал о необходимости наведения чистоты и порядка, а церковный совет злостно уклонялся от исполнения требований. Мы выставлены саботажниками, не желающими подчиняться советским законам. Председатель сельсовета ужасно зол на церковь. Он до мозга костей безбожник и относится к ней с непримиримой ненавистью, поэтому его мечта — закрыть храм».
В письме от 20 ноября того же года отец Михаил описывает мытарства общины верующих села Ключевского:
«Очень тяжело всем религиозным объединениям существовать при таких условиях. Председатель церковного совета под давлением из вне давно оставил свой пост. Казначей ещё кое-как держится, но и он хотел уезжать из родных мест, да пока остался, но сильно опасается за свою участь. В сельсовет по каким-либо делам мне приходится ходить самому, казначей страшно боится. Все в страхе, никто не соглашается быть церковным служащим. Положение становится всё труднее и труднее. Дело близится к концу… О, если бы Вы слышали и видели, что нам приходится здесь переживать. Вся жизнь церковная находится в руках председателя сельсовета, личная его воля — закон для нас. Словом, на бумаге и сотой доли не изложишь того, что приходится переносить нашему брату. Живёшь вот так, что не знаешь, проснёшься или нет на своей постели. За церковь болит душа, и о своей тяжкой доле думаешь».
В селе Пиксур, как и в Ключевском, сельсовет располагался напротив храма. Сначала представители власти приказали вырубить вокруг церкви все деревья, затем —сломать красивую кованную ограду. Об этом следующее сообщение отца Михаила от 23 июня 1934 года:
«Отец настоятель из Пиксура (священник Николай Заварин) уведомил, что 19 июня по личному приказу председателя сельсовета выломано шесть звеньев из церковной железной ограды на устройство моста через реку Кобру. При этом председатель заявил, что имеет право взять всё церковное имущество. Советом общины подана телеграмма в Постоянную центральную комиссию по вопросам культа с изложением означенного. Районная власть к сему отнеслась индифферентно».
Скорее всего, районные начальники к таким действиям председателей сельсоветов относились не равнодушно, а одобряюще. Так, в это же время в районном центре Даровском рядом с прекрасным Троицким храмом начали строить безобразный дом советов, а для фундамента по приказу райкома коммунистической партии и райисполкома использовался кирпич варварски разрушенной ограды Троицкой церкви. С этой же целью ломали ограду верховонданского храма. В марте 1935 года райисполком принял решение разобрать церковное здание в селе Торопово и весь стройматериал использовать для строительства того же дома советов. Вообще, в 1934–1935 годы советская власть старалась закрыть действующие ещё храмы Даровского района. Эти трагические события нашли достаточно подробное и яркое отражение в отчётах благочинного в епархиальный совет. Так, в сентябре 1934 году отец Михаил сообщал архиепископу Вятскому и Слободскому Киприану (Комаровскому) следующие горькие факты:
«Считаю долгом осведомить епархиальную власть о создавшемся неблагоприятном положении для церквей. Дело заключается в том, что как в г. Котельниче, так и на местах в данное время нет свободных помещений для ссыпки зерна. С ведома и разрешения районной власти сельсоветы предложили настоятелям и председателям церковных советов уступить для временной ссыпки хлеба помещения храмов. У нас в ключевской церкви богослужение совсем остановлено. Наш сельсовет 16 сентября вызвал меня и старосту и предложил нам уступить храм сроком на три недели. Было постановлено на вид, что в случае отказа вся ответственность падает на меня, и такое действие будет рассматриваться как срыв хлебозаготовительной кампании. Конечно, я дал согласие, а также и староста, и с нас взяли расписки в том, что мы не возражаем против ссыпки хлеба в церковь сроком на три недели».
Засыпка храмовых помещений зерном была лишь первым шагом к дальнейшему закрытию церквей, которое было уже не за горами. Так, 19 декабря 1934 года отец Михаил с горечью сообщал в епархиальный совет:
«До настоящего времени наша ключевская церковь остаётся занятой хлебным складом. Много раз я и представитель общины бывали в райисполкоме с просьбой о разгрузке церкви, но ничего определённого добиться не удалось. Даровской и пиксурский храмы также не разгружены, несмотря на письменные договоры. Отоплять церкви не позволяют, температура как на улице».
Из отчёта отца Михаила за первое полугодие 1935 года видно, что освобождение храмов от зерна либо совершенно не проводилось, либо проходило очень медленно:
«Настоятель церкви с. Пиксура 12 января сообщил, что у них не слышно о разгрузке храма. Храм не отапливается, служить холодно. Настоятель из села Верховонданского 23 февраля сообщил, что приступили к разгрузке церкви. Настоятель храма с. Даровского в феврале писал, что из-за холода молящихся почти нет, доходность упала до минимума, а ведь платежи на носу».
* * *
По милости Божией большинство церквей к Пасхе были очищены от зерна. Из Пиксура протоиерей Николай Заварин сообщил: «За неделю до Вербного воскресенья храм был освобождён от хлеба и приведён в порядок. В Великую субботу председатель сельсовета оштрафовал церковь на 100 рублей за якобы неправильный звон «во вся» к утреннему богослужению. Начальник пожарного депо говорил о выдаче колокола для пожарной». Редкие радостные события в церковной жизни первой половины 1935 года к осени вновь сменились великими скорбями: сначала опять потребовали отдать храмы под засыпку зерном, а в конце года церкви в сёлах Даровском и Ключевском были закрыты по постановлению технической комиссии, а в Пиксуре — согласно решению большинства жителей села. Приведём рапорт отца Михаила от 12 сентября 1935 года о закрытии церкви в с. Ключевском. Он наполнен сердечным сокрушением и переживанием за судьбу прихода:
«Сообщаю: великое горе постигло ключевскую общину и меня. 5 сентября нашу церковь осматривала техническая комиссия, признала её совершенно ветхой и угрожающей обломом. 9 сентября президиум райисполкома постановил прекратить богослужения, и акт с постановлением уже вручён нам. Дело непоправимое. Судьба нашей церкви произвела удручающее впечатление на соседнее духовенство, ибо такая же участь ждёт в недалёком будущем и прочие храмы, так как власти постараются найти благовидные предлоги к упразднению последних».
Возможно, отец Михаил не преувеличивал, и духовенство Даровского района было в какой-то момент в удручённом состоянии, однако не все священники просили о своём переводе на другой приход, как это сделал благочинный. Так, отец Николай Заварин, несмотря на то, что храм в Пиксуре 25 сентября был закрыт, не пытался перейти на другое место, не писал в епархиальный совет сокрушённых писем, а сразу приступил к конкретным действиям. Чтобы отстоять церковь, он посылает в Москву во ВЦИК представителей прихода, в том числе свою дочь Надежду, с жалобой на действия райисполкома, и храм официально был открыт. Конечно, на этом все мытарства пиксурской общины верующих и отца Николая не закончились. Советская власть продолжала хитростью удерживать церковь: её опять засыпали зерном, но «ходоки» от прихода снова отправлялись в Москву, возможно, тем самым подав пример даровской общине, окормляемой отцом Андреем Алексиным. Пиксурский храм действовал до 1940 года, а даровской — до 1938-го. Священники Николай Заварин и Андрей Алексин как истинные пастыри знали, что надо стоять до конца в этом сражении с безбожной властью. Они защищали святыню, храм Божий, который был для них не местом службы, не источником средств к существованию, а именно Домом Божиим, Небом, сошедшим на землю. Они поступали как мужественные воины Христовы, подавая добрый пример своей пастве, которая в те годы нередко впадала в малодушие. Но за свою преданность Богу они были расстреляны…
Необходимо отдать должное и протоиерею Михаилу Стефанову: он также неоднократно побуждал своих прихожан ходатайствовать об открытии храма. Например, среди документов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, в Государственном архиве Нижегородской области и в Государственном архиве Кировской области, мы нашли несколько обращений, написанных отцом Михаилом от лица верующих не только ключевского храма, но и церкви с. Вонданки, закрытой ещё в 1930 году. Эти ходатайства, адресованные в Постоянную комиссию по делам культов при президиуме ВЦИК, исполнены истинного духа исповедничества христианской веры. Мы не находим в них ноток растерянности и безнадёжности, которые нередко встречаются в письмах благочинного, адресованных в епархиальный совет. Чувствуя за своей спиной поддержку сотен верующих людей, он пишет смело, мужественно, не столько просит, сколько требует восстановления справедливости.
Среди найденных в архивах документов обращает на себя внимание составленная батюшкой инструкция, посвящённая чтению и пению на богослужении. Очевидно, что отец Михаил с благоговением относился к молитвенному предстоянию пред Богом и переживал за церковную службу во вверенных ему приходах. «Церковное песнопение — это восторженные, победные гимны христиан. В них воспевается победа добра над царящим в мире злом. В них начертывается светлый, могучий, святой идеал христианской жизни, который влечёт к себе всякую душу, отзывчивую на всё доброе, светлое, честное, благородное и возвышенное. В чтениях и песнопениях Святой Церкви заключается неисчерпаемое духовное богатство благочестивых мыслей, чувств, религиозных порывов и настроений. Богослужение есть постоянная и живая проповедь, воспитывающая наш ум и сердце в молитвенном настроении. Наша обязанность — исполнять церковное пение с религиозным чувством, с одушевлением, плавно, неспешно, раздельно и ясно в произношении слов и с благоговением к святыне совершаемого богослужения, помня, что в храме присутствуют верующие люди, чающие духовного обновления для своих душ и сердец».
Одним из последних и наиболее коротких сообщений протоиерея Михаила Стефанова как благочинного был рапорт от 25 февраля 1937 года: «К сведению епархиального совета сообщаю, что 16 февраля удалены с мест священники сёл Даровского — Алексин, Верховонданского — Никифоровский, Пиксура — Заварин, кои в данное время, по всей вероятности, находятся в Кирове». «Удалены с мест» — это словосочетание отец Михаил употреблял в значении «арестованы». Батюшка понимал, что его собратья не вернутся вскоре. Лишь отца Николая Заварина в марте выпустили, но потом снова арестовали, и он исчез. Никто не знал, жив ли он, живы ли остальные священники. В начале 1950-х годов жена священномученика Николая Заварина получила ответ на свой запрос, что её муж умер в лагере от бронхиальной астмы, а в действительности он был расстрелян в августе 1937 года. Тогда же были казнены священники Николай Никифоровский и Андрей Алексин.
Много скорбей выпало на долю протоиерея Михаила Стефанова. Долго пришлось ему скитаться с прихода на приход, нигде не мог он устроиться. Аресты, лагеря, расстрелы стали уделом многих представителей вятского духовенства. Вот уже казнены и те, к кому отец Михаил обращался в своих письмах — члены Временного Вятского епархиального совета архиепископ Киприан, протоиерей Александр Серебренников, протоиерей Леонид Тихвинский и многие другие. Ещё больше скорбела душа отца Михаила, когда узнавал он о новых арестах вятских пастырей, с которыми некогда ему приходилось учиться, служить или просто встречаться. Всю оставшуюся жизнь, стоя у Престола Божия, он слёзно молился за них ко Господу, прося блаженного упокоения их душ. Вечная память всем пастырям, в те страшные времена боровшимся за храмы Божии, за души прихожан, за веру православную. Мы должны знать и помнить их имена, молиться о них, как и они, верим, молятся о нас в Царствии Небесном.
На фото:
— священномученик Николай Заварин;
— протоиерей Николай Стефанов (в митре).
