Во времена моего далёкого деревенского детства самым главным весенним праздником, великим днём для всех считалась Пасха. Для ребятни это было просто радостное время, а взрослые Воскресение Христово ждали, готовились к нему заблаговременно.
Не покладая рук все в семье работали по дому, стараясь привести его в чистый и по возможности нарядный вид. Для этого убирали накопившийся за зиму мусор, чистили от сажи дымоход, белили печь, обметали тенёта, вынимали зимние рамы и мыли стёкла, большими ножами-косарями скоблили пол, стол и лавки, вешали на окна новые занавески. Кирпичной мукой, насыпанной на смоченную керосином суконную тряпку, чистили ведёрный медный самовар. Круговыми движениями большого пальца, обмакнутого в эту муку, на боках самовара делали «денежки». Мне было интересно крутиться в этой суматохе и сутолоке. Радости в приготовлениях к Пасхе было не меньше, чем в самом праздновании. Обновление происходило не только в избе, очищались души каждого из нас. И вот уже выскобленный до блеска пол как будто ждал, когда на него ступят, лавкам не терпелось, когда на них сядут, столу хотелось, чтобы на него скорее поставили пищу. Вся эта торжественность поднимала настроение в ожидании какого-то чуда.
Особое место уделялось переднему углу с божницей. Образы с неё осторожно снимали и протирали. Поверх икон накидывали вышитое полотенце или венок, сделанный из приготовленной ещё с лета травы-плывуна с прикреплёнными к нему бумажными цветами. Ими же украшали ветки вербы, которые ставили к иконам. Фантазии матери, казалось, не было предела. Из запасённого с лета снопа овсяной соломы она мастерила удивительные поделки. Определённой длины нарезанные соломинки при помощи ниток мать собирала в большой фонарь. К его углам тоже нитками прикрепляла фонарики меньших размеров. Вся эта конструкция также украшалась цветами. А внутрь фонаря на очень тонкой, чуть заметной нитке мама помещала жар-птицу, сплетённую из распаренных, разрезанных вдоль и разглаженных соломинок. Мы помогали матери повесить поделку на потолок посередине избы. От движения воздуха большой фонарь медленно двигался, маленькие фонарики вращались, а сказочная птица словно летала внутри!
Накануне Пасхи красили куриные яйца как символ воскресения Христова, возрождения жизни. Эта работа требовала определённого навыка, своего рода искусства. В основном красили яйца при варке в чугунке с луковой шелухой. Они имели особый вкус, если их варили длительное время в русской печи — «морили». Но бывало, что яйца вначале варили вкрутую, а затем окунали в приготовленный раствор анилиновой краски. Иногда для разнообразия на скорлупе делали незатейливый орнамент или кисточкой, смоченной в растительном масле, на яйце выводили надпись «Христос воскресе», после этого тоже опускали в краску. Буквы не закрашивались, и слова чётко выделялись. Блюдо с готовыми яйцами до пасхального утра стояло в переднем красном углу под образами.
В ночь на Пасху в доме не гасили свет, керосиновая лампа теплилась до утра. В обычное же время она горела подолгу только в случае большой необходимости. Это была редчайшая возможность раз в год не спать всю ночь. Интересно было сидеть при желтовато-бледном свете этой десятилинейной лампы и заниматься своим каким-либо ребячьим делом, пока окончательно не одолевал сон. Перед полночью мать зажигала перед иконами свечи. Таинственное мерцание пламени завораживало душу. Мама с Лёлей начинали читать молитвы. Произносимые ими слова звучали непонятно, заклинательно…
Рано утром в ясную погоду нас будили: «Ребята, вставайте, идите смотреть, как солнышко играет». Мы протирали глаза, одевались и выходили на улицу. Забравшись на крышу сарая, смотрели на необычный восход солнца. Огромный оранжево-красный диск медленно поднимался из-за горизонта и как-то по-особому освещал обыкновенные доселе предметы. Сплошной поток тёплых и светлых лучей постепенно заливал землю. Под действием солнца всё оживало, просыпалось, одухотворялось. А вокруг огненного диска переливался ослепительный ореол! Насмотревшись до рези в глазах на загадочное явление, мы возвращались домой и умывались водой «с серебра» из ведра, в которое накануне отец опускал несколько серебряных монет. Наивно верили, что после умывания такой водой в день Пасхи лицо будет более белым и чистым. Затем мать выдавала нам новые, собственноручно сшитые специально для праздника ситцевые рубахи.
В избе стоял запах стряпни. На столе, покрытом холщёвой скатертью, уже лежали румяные и аппетитные ватрушки, пироги, стояли блюдо с крашеными яйцами, кружки с молоком, топлёной сметаной с пенкой и золотыми звёздочками масла. На середине стола главенствовал начищенный до блеска самовар. Считалось, что стол без самовара — это уже не стол: ни чинности, ни приятности. Самовар успокаивался и переходил на тихий, похожий на церковное пение, звон. Вся семья садилась за стол разговляться. В первую очередь все брали по яйцу и обменивались ими друг с другом. Один говорил: «Христос Воскресе!». Другой отвечал: «Воистину Воскресе!». И только после христосования приступали к еде. Два пасхальных яйца оставляли в святом углу у икон на целый год до следующей Пасхи. Верили, что Бог через них сбережёт дом от всех невзгод и несчастий. Считалось, что они помогают в трудные минуты жизни. Например, если бросить пасхальное яйцо в горящий дом, огонь сразу погаснет…
На Пасху в каждой избе, где имелись ребята, обязательно устраивали качели. А посередине деревни у лога около старой берёзы деревенские мужики делали большую общую качель для взрослых. Качались обычно двое — парень и девка. Парень раскачивал с такой силой, что качель взлетала почти на высоту той самой берёзы. Девка визжала, а парень, желая пужнуть её, ещё сильнее раскачивал качель. Визг и хохот стоял по всей деревне. И долго потом не сходило с души светлое ощущение праздника.
