Предлагаем вниманию читателей рассказ писателя из г. Зуевки Михаила Георгиевича Чиркова.
Заканчивался удивительный 1961 год. Юрий Гагарин открыл дорогу в космос, а в нашей стране меняли «старые» деньги на «новые». Нам только что объявили оценки за четверть и отпустили на каникулы. Послезавтра — Новый год! Впереди новогодние представления, подарки, бенгальские огни, хлопушки, а потом — каникулы! Вот уж наиграемся в хоккей!
Я прибежал домой, переоделся, пообедал, потом прочитал записку с наставлениями родителей и, нехотя взяв веник, начал мыкаться с ним по комнате. В голове копошился вопрос: «Почему у нас в квартире до сих пор нет ёлки?». В те времена около города лесов росло ещё много, и ёлку мог срубить каждый, кому не лень сходить в лес. Нужно было только приобрести в лесхозе разрешение на её порубку. За делами день закончился быстро. Пришли с работы родители. На мой вопрос о ёлке отец устало ответил: «Вы уже не маленькие. Если надо, идите сами». Через пять минут я был у своего лучшего друга Витьки. Решено: завтра с утра идём на лыжах в лес за ёлкой. Как дождаться утра? Самое хорошее, наверное, — поскорее уснуть, но все уже спят, а я в сотый раз мысленно иду в лес за ёлкой.
Быстро нахожу самую пушистую, самую стройную… Мечты, наивные мечты. На самом же деле мы почти весь день потратили только на то, чтобы отыскать эту красавицу. Она росла в овраге. Мы спилили её ножовкой и около часа по грудь в снегу вытаскивали наверх. Она оказалась неимоверно тяжёлой. Когда вернулись в город, уже стемнело. До нашего двора оставался всего один квартал, когда нам перегородила дорогу весёлая компания взрослых. Мужчина в пальто нараспашку громко со смехом сказал:
— О, герои! Выручайте, продайте ёлочку. Ко мне гости издалека приехали.
Мы молчали. Мужчина понял молчание по-своему и достал из кармана новенький хрустящий рубль.
— Держите. По-старому это целый червонец. Держите! Ну?!
Я не собирался продавать ёлку и думал только о том, как сдвинуться с места, чтобы скорее добраться до дома, но Витька вопросительно глянул на меня. И тут я вспомнил, что он уже полгода тайком от родителей копит деньги на хоккейную клюшку, экономя на школьных обедах. Клюшки в то время в магазинах не продавались. Некоторые ребята ухитрялись за два «новых» рубля купить их у хоккеистов, приезжавших из других городов на матчи. Настоящая клюшка с загибом, обмотанным белым пластырем, — предел мечтаний!
Нахальный покупатель снова заговорил:
— Э-э, да я вижу, вы коммерсанты! Ишь, как глазами зыркают, — он снова сунул руку в карман и достал ещё один новенький, хрустящий рубль.
Витька незаметно ткнул меня локтем. Я понял, что он сейчас думает только о клюшке. Меня пока удерживал страх предстоящего объяснения перед отцом: где шлялся и что делал целый день? Останавливало меня ещё что-то: какое-то непонятное, смутное чувство подсказывало, что, если мы продадим ёлку, то совершим нехороший поступок. Но другой, прекрасно знакомый голос из «центра желаний» успокаивал: «Никто не узнает. Витька никогда не проболтается. Не для себя, для друга уступи». И я переложил ответственность на Витьку: «Как хочешь». Мне потом казалось, что это сказал не я, но…
Идти стало легко, а на душе нехорошо, как будто идёшь домой с десятком «двоек». В варежке шевелится новенький рубль, колет ладонь, словно навозный жук царапается колючими ножками, пытаясь выбраться наружу.
Дома я не сумел соврать. Мать посмотрела на меня, будто впервые увидела. Отец, когда я хотел отдать ему «заработанный» рубль, брезгливо поморщился: «Купи себе на него подарок». А старший брат, давясь от смеха и «показывая нос», нарочито коверкая слова, прошепелявил: «Шпикулянт». Куда деться от стыда? Лучше бы уж выпороли!
Под предлогом, что нужно отнести лыжи в сарай, я вышел во двор, затем на улицу, пытаясь осмыслить случившееся. «Кто же виноват? Витька или тот злополучный дядька? А, может, я сам виноват?». И снова во мне заговорил голос совести: «Дядька тут ни при чём. Если бы ты сказал «нет», он не стал бы силой отнимать ёлку. И Витька бы уступил, не настаивал бы на продаже ёлки. Надо как-то исправить дело, но ведь ночью в лес не пойдёшь, а завтра уже 1 января!».
Так я долго шёл и думал, напрягая изо всех сил свой одиннадцатилетний умишко, не замечая ни праздничных огней, ни лёгкого пушистого снега, и вдруг словно сквозь сон услышал:
— Паренёк, ёлочку не купишь?
Ёлку продавала какая-то старушка. Я подскочил к ней.
— Сколько стоит?
— Четыре рубля, — ответила бабуля.
— По-новому? — остолбенел я.
— Нет, что ты, по-старому, — замахала руками бабушка в ответ.
Я протянул ей новый рубль, но у неё не оказалось сдачи. Самое время было разреветься: разменять негде, магазины уже закрыты.
— Бабушка, возьмите весь рубль, — прохныкал я.
— Ворованный, что ли, он у тебя? — недоверчиво покосилась бабуля.
Я рассказал о своих злоключениях. Старушка нерешительно потопталась на месте.
— Ладно уж, бери за так, — сказала она и ушла, оставив ёлку в сугробе.
Ёлка была не очень высокая, но пушистая, зелёная и пахучая — новогодняя. В наш дом тоже пришёл Новый год! Все сразу повеселели. Все, кроме меня. Мне не давал покоя коварный рубль: куда его девать? «Купить какую-нибудь желанную вещь и потом каждый раз, взяв её в руки, вспоминать эту неприятную историю? Фу! Может быть, выбросить? Жалко!».
На другой день — вот уж, действительно, утро вечера мудренее! — решение пришло само собой. После новогоднего представления во Дворце культуры я купил подарок, но даже не притронулся к сладостям, а собрал малышню, бегавшую во дворе, и раздал все конфеты, разделил шоколад и вафли. Вот уж они удивились, а радости сколько было — настоящий праздник!
Какой-то карапузик, уже измазавшийся шоколадом, засыпал меня вопросами: «Дяденька, а ты Дед Мороз? А почему ты без бороды? А почему у тебя только один подарок? А где у тебя Снегурочка?». Ко мне тоже пришёл праздник. Мне только что подарили самый драгоценный подарок: меня первый раз в жизни назвали дяденькой! Как это здорово! Наконец-то я вырос!
Михаил Чирков
